ПЕРЕЖИВАНИЕ ПУСТОТЫ И ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРЫ
Несколько лет назад, в основном на клиническом материале, мы рассмотрели небольшую категорию пациентов и пришли к выводу, что в зависимости от характера нарушений ощущение внутренней пустоты в первую очередь может выполнять функции защиты или отражать дефицитарность психологической структуры. С точки зрения объектных отношений и теории Самости мы выделили два типа пациентов, которых условно обозначили как «Нет Меня» и «Нет Объекта», и предложили терапевтические модели работы с ними [9; 10]. Позднее, пришло осознание, что это субъективное переживание (переживание пустоты) связано не только с интрапсихическими проблемами, а его понимание выходит уже далеко за рамки только клинического материала и тесно связано с процессами, происходящими в современном обществе.
Анализ переживания пустоты, как бы странно это ни звучало, это исследование того, чего реально не существует, но что имеет свои яркие проявления и оказывает иногда решающее влияние на всю жизнь человека. Этот феномен можно проиллюстрировать метафорой с кольцом.
Кольцо состоит из металла – «тела» изделия. Можно определить его удельный вес, состав металла, изучить его форму и т. д. Но только сочетание определенной формы металла и отверстия – пустоты посередине – позволяет нам назвать это изделие кольцом. Только сочетание физических качеств тела с невидимой душой, психикой позволяют нам говорить не о животном вообще, а о человеке. Психику как нематериальную субстанцию невозможно измерить или потрогать, но ее проявления очевидны. Сложность исследования феномена «переживание пустоты», предпринимаемого в данной статье, заключается в необходимости изучения «абстракции второго порядка» – пустоты как переживания в рамках психического аппарата, являющегося образным аналогом «ничего», или отверстия в пресловутом кольце.
Человек выделяется из животного мира способностью к самосознанию. Только человек может сказать «Я», «Я хочу». Произнося «Я», мы обозначаем себя существующими во внешнем мире отдельными индивидуумами, мы Устанавливаем границы между «Я» и «Не Я».
В сочетании «Я хочу» отражаются и животное1, и человеческое начало Животное тоже «хочет», но что-то происходит, что превращает желание животного в желание человека. В «Феноменологии духа» Гегель определил это следующим образом: «… животное приходит лишь к самочувствованию. Оно не превосходит себя как данность, как тело … не дистанцируется от себя чтобы увидеть себя … Человеческим желание становится, когда оно направляется не на бытие, а на желание другого Я » [3; 4, с. 214].
И здесь мы подходим к самому главному. Желание есть не что иное как пустота, которая стремится заполниться, заполниться через действие, через изменение мира вокруг. Животное изменяет природу, удовлетворяя потребности тела. Человек удовлетворяет свое желание способами, предоставленными культурой и цивилизацией. Он заполняет пустоту, вступая в отношения с окружающим миром в системе «общепринятого», становясь частью этой культуры, изменяясь сам и изменяя ее. Причем удовлетворение своих желаний человек получает лишь в том случае, когда он сам будет принят другими членами своего сообщества, когда он оказывается «выбранным» – лучшим, желанным для кого-то другого [4, с. 198-215].
Практически здесь идет речь о вхождении индивидуума в пространство культуры как области промежуточной – не принадлежащей ни внутренней реальности, ни объективной внешней. Это территория символов и знаков, промежуточно-переходное пространство, в терминологии Д. Винникотта, или, как это описал М. Мерло-Понти, «… мир, находящийся не на стороне объекта и не на стороне субъекта, а между ними, где и протекает человеческая жизнь . [7, с.18]. Это мир символов, являющихся тем строительным материалом, который формирует мостики между внутренним и внешним пространством человека. Это мир символических рядов – структур, содержащих личностно-смысловые переживания, обеспечивающих понимание, которое в отличие от знания дает психическое освоение объекта и позволяет включить его в смысловую систему личности, индуцируя определенные личностно-смысловые переживания субъекта [7, с.86-87]. Именно взаимообусловленность и взаимовлияние внешнего и внутреннего в построении символических рядов обеспечивает то пространство, где человек способен творить, где его жизнь представляет творческий акт, где опыт восприятия реальности каждым из нас становится уникальным. Построение символических рядов, трансформирование опыта диадных отношений, отношений прямого удовлетворения в опыт «отсроченного удовлетворения», построение границ – все это можно рассматривать как процесс, формирующий индивидуальность и умение отличать себя от других. Ф. Скердеруд определил психологическое здоровье: способность человека создавать себе разнообразное «питательное окружение» [8, с.26-38], или, как мы это обозначили, выстраивать символические ряды, Таким образом, человеческая индивидуальность – это воплощение всеобщей ценности в конкретном человеческом существе [4, с.198].
При нормальном развитии мир символов пронизывает субъекта и находится, как мы уже говорили, не внутри и не снаружи, формируя промежуточно-переходное пространство. Отношение субъекта с реальностью задает смысл, создает историю, разыгрывает бесконечное число жизненных ситуаций как индивидуальных способов отношений к миру [6, с. 196]. Такое взаимопроникновение внешнего и внутреннего, базирующееся на определенной символической структуре, создает ситуацию, когда нет постоянства. Символическое пространство меняется при встрече с личностью и изменяет саму личность. Субъект получает ощущение протяженности себя во временной вертикали, жизнь приобретает непрерывное ощущение и совершается как бы в точке «несовпадения» субъекта с самим собой [1], постоянно возникающей при вступлении в диалог. Объективный мир все больше приобретает «одушевленность». Вокруг наряду с объектами появляются субъекты. Появляется способность к диалогу как взаимодействию двух равных партнеров, в процессе которого, при обмене индивидуально обработанными символическими пространствами, оба субъекта меняются и в каждое последующее мгновение предстают друг перед другом другими, что делает отношения живыми, насыщенными, не теряющими привлекательности и остроты с течением времени.
Эти изменения могут происходить слишком интенсивно. Тогда мы ищем уединения. На первое место выходит внутренний диалог, диалог между частью личности, вступающей в общение с внешним миром и чем-то большим, принадлежащим только нам, имеющим собственную систему значений и смыслов. Этот внутренний диалог необходим для того, чтобы снять разрыв между двумя названными частями субъективности. Речь идет о разрыве, который может привести к ощущению ложной идентичности, ложной Самости, вызвать ригидность восприятия и лишить возможности диалога с внешним миром, практически лишив мир субъективности. По большому счёту, это то, что пытался объяснить и преодолеть М. Мерло-Понти: снять противоречие Между чувствующим и научно познающим субъектом, опытом «Я» как опытом субъективности, использующим объект как внешнюю интегрирующую субстанцию и опирающимся на него опытом интерсубъективности. Субъективность и интерсубъективность, выделенные мной, обе, по сути, являются интерсубъективностями, так как происходят во взаимодействии с Другим. Первая стадия является «немой» – безмолвной символизацией2, а вторая – языковая – принадлежит пространству культуры, язык которой делает доступным для совместного проживания окружающий мир, одновременно создавая его. В ситуации постоянного изменения и способности к диалогу складываются отношения «субъект-субъект», а не «субъект-объект», где особую роль приобретает рефлексивная функция как инструментарий более «высокого» Уровня отношений по сравнению с субъект-объектными. Именно эта функция обеспечивает полноту бытия, как ее описывают философы [5, с.40-57], и дает возможность познания Себя через Другого.
Отношения субъект-объект и субъект-субъект никогда не становятся абсолютными и, как правило, сосуществуют. Этот тезис высказал в своих работах X. Кохут, который писал о непрерывной линии развития, об эволюции селф-объектных отношений от рождения до смерти [10]. Каждому возраст будут соответствовать определенные формы отношений: от примитивных инфантильных до развитых взрослых, Селф-объектные отношения характеризуются субъективным восприятием партнера скорее как части своего тела, чем как отдельной личности. Именно эти отношения будут являться субъект-объектными. При такой форме отношений описанный выше диалог невозможен, так как Другой используется как функция, как внешнее дополнение к дефицитарной психологической структуре. Субъект теряет способность к изменению через «потребление», переработку символических рядов. Отсутствие постоянного изменения и включенности в пространство общей разделенности с Другими лишает субъекта возможности «выходить из себя», ощущать себя живым, ощущать себя во времени. Непрерывный, постоянно повторяющий поиск удовлетворения инфантильных потребностей вызывает у субъекта переживание скуки, апатии, бессмысленности бытия, за которыми скрывается переживание пустоты. Появляется ощущение, что жизнь течет отдельно, а субъект существует отдельно, наблюдая эту жизнь, «как в кино», и не имея возможности оказаться «включенным» в нее. Субъект лишается дома, как места где он «свой»: «Бездомность – покинутость сущего бытием… Человек обрабатывает только сущее… Он не может обойтись без какого-то представления о бытии, бытие истолковывается как наиболее общее и потом всеобъемлющее… Или как создание некоего абсолютного субъекта… Бытие остается потаенным» [12, с.206-218].
Самость как соотношение частного и всеобщего не представляет собой монолитной структуры. Основой ее расщепленности является соотношение доязыкового опыта ощущения Себя, Себя с Другим и поля языка, в чем и отражается процесс индивидуации как соотношение частного и всеобщего. Это разделение узаконивает и устанавливает дистанцию между ними, выраженную в аффекте стыда. j
Расщепление, вызванное патологическим стыдом, приводит к формированию «псевдосимволического пространства», к созданию собственной модели «всеобщего», альтернативной культуры и цивилизации. Эта альтернативная модель выстраивается на основе фиксации на инфантильных архаических потребностях, что блокирует способность к «Мы-переживаниям», к разделенности, к использованию символических рядов, позволяющих частное включить во всеобщее, становясь его частью и изменяясь. При таком развитии желание-пустота не получает удовлетворения за счет ответного желания Другого и остается пустотой.
Описанный процесс, в терминологии делающий человека «трагическим», сложен и многомерен. С одной стороны, он обрекает его на постоянную борьбу за обретение иллюзии внутренней целостности и стимулирует процесс индивидуации, постоянного развития личности, создавая фундамент для творчества. А с другой стороны, неудачи в достижении даже временной иллюзии единства приводят к переживанию апатии, депрессии, скуки, появлению эрзац-объектов, невозможность построения отношений субъект-субъект и, следовательно, неспособности к диалогу и изменениям. Жизнь становится повторением одних и тех же сценариев, формируются символические ряды, которые обычно называют симптомами.
В основе перечисленных выше субъективных переживаний всегда скрывается пустота. Она непереносима, подобна психологической смерти. Проблемы и сложности, болезненные аффекты и даже физическая боль могут стать своего рода анестезией. Преодолевая их, человек избегает столкновения с пустотой-смертью.
Сформулированный вывод о пустоте как неотъемлемом, формообразующем условии развития индивидуальности, открывает широкие перспективы для дальнейших исследований содержания и процесса развития феномена Самости, аффекта стыда, одиночества, процесса нарциссической регуляции и роли фантазий в ней, значения рефлексивной функции.
В конце хотелось бы проиллюстрировать все вышесказанное двумя короткими примерами. Первый пример взят из моей клинической практики. Пациентка, художник по профессии, пришедшая ко мне в связи с проблемой социализации, на втором году анализа говорит, что, наконец, она поняла, зачем обратилась в терапию и что она от нее ожидает. Далее пациентка описывает процесс своего творчества, реализуемого в виде перформансов. Под перформансом обычно принято понимать действие, «в котором всецело доминирует сам художник …» [11, с. 203]. Пациентка же определила свою деятельность как создание пространства, в котором она, художник, чувствует себя «как рыба в воде». Она создает это пространство, а оно, в свою очередь, создает ее. Это состояние гармонии, когда трудно определить – «рыбка в воде или вода в рыбке». Пациентка заявила, что иногда в кабинете она ощущает нечто подобное. Так, частное получило возможность быть разделенным через язык, общение. Это дало возможность ощутить себя «живой», получить новый опыт в отношениях, «быть с другим, не теряя себя». Этот опыт постепенно осмыслялся, бессознательные процессы стали приобретать вербальные формы и наконец-то наступил этап в терапии, когда у пациентки появилось желание распространить полученный в кабинете опыт на реальные отношения.
Второй пример – Шриков из повести М. Булгакова «Собачье сердце». Автор нашел великолепную форму отражения того процесса, о котором я писал выше. Собака видит мир своими глазами и по-своему взаимодействует с ним. Волей судьбы она превращается в человека, и все меняется. Животное сталкивается с необходимостью включиться в мир культуры, мир цивилизации. Булгаков находит великолепные иллюстрации патологических форм интеграции частного – животного и всеобщего – человеческого. Один эпизод особенно ярко демонстрирует сложность и патологичность этого процесса у собаки, пытающейся стать человеком: когда Полиграф Полиграфович Шариков за обедом выражает свою реакцию на построение «ритуала принятия пищи», принятого в сообществе людей.
«… Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам. 1 «
– Вот все у нас как на параде, – заговорил он, – салфетку туда, галстук – сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по3 настоящему, – это нет. Мучаете себя.
–А как это «по-настоящему», – позвольте осведомиться? Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:
–Ну, желаю, чтоб все …» [2].
В этих четырех словах он определил свой путь приобщения к цивилизации, отделил себя от собаки Шарика, создал символический ряд, который маркирует его принадлежность к человеческому роду.
1 Телесное
2 Здесь уместно вспомнить о формировании Я (Самости), описанного у Д. Стерна на довербальной стадии развития [28].

Литература
1. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. –Киев, 1994. – 509 с:
2. Булгаков, М. Собачье сердце / М. Булгаков. – М.: Изд-во ACT, 2003. –191с.
3. Гегель, Г.В. Феноменология духа/ Г. Гегель, – СПб.: Наука, 1992. – 441с.
4. Кожев, А. Введение в чтение Гегеля / А. Кожев. – СПб.: Наука, 2003. – 791с.
5. Мамардашвили, М. Необходимость себя / М. Мамардашвили. – М.: Лабиринт; 1996. – 430 с.
6. Мерло-Понти, М. Феноменология восприятия / М. Мерло-Понти. – СПб.: Наука – 1999. – 606 с.
7. Россохин, А. Личность в измененных состояниях сознания / А. Россохиц В. Измагурова. – М.: Смысл, 2004. — 543 с.
8. Скердеруд, Ф. Беспокойство. Путешествие в себя / Ф. Скердеруд. – Самара; Издательский Дом «Бахрах-М», 2003. – 475 с.
9. Соколов, С. Особенности работы с пациентами с ощущением внутренней пустоты / С. Соколов, Е. Сокальская //10 лет психоанализа в России: материалы международной конференции, июнь-июль 2000. – СПб., 2000. – С. 35.
10. Соколов, С. Язык одиночества / С. Соколов // Вестник психоанализа. – СПб., 2002. – №2. – С.99 – 114.
11. И. Фрай, М. Азбука современного искусства / М. Фрай // Искусство против географии. – СПб.: GIF, 2000. – С. 161–215.
12. Хайдеггер, М. Время и бытие / М. Хайдеггер. – М.: Республика, 1993.